говорить с собой. Мысли снова вернулись к мужу, и в ней вспыхнула ревность. Но не только ревность. «Ах, – подумала Джемайма, – я отдала бы все на свете, если бы у меня был от него ребенок. Как это возможно – любить и ненавидеть кого-то одновременно?»
Чтобы отвлечь себя от этой мысли, она сказала резко:
– Полагаю, Драгон-Ярд – это не просто вопрос денег.
– Тогда что же еще, мадам?
– Мой муж не может сидеть без дела. После того как он уволился из флота, он ничего не делал. Попусту тратил время при дворе, или слонялся по дому, или встречался с друзьями. У него нет другого занятия, кроме как согревать одежду короля, когда наступает его очередь прислуживать.
Ее отец держал Филипа на коротком поводке, как чумную собаку. Чумные собаки иногда нападают на тех, кто их кормит.
– Но это не причина…
– Замолчи, глупая женщина. – Джемайма резко отодвинулась от Мэри. Она устала от разговора. Устала от постоянных горестных мыслей, которые ни к чему другому не приводили, как к ним самим. – Принеси мне снадобье. Не могу уснуть.
Мэри положила руку на запястье своей хозяйки.
– Мадам, – тихо, просительно сказала она – Я знаю средство лучше, чем снотворное.
– Ш-ш-ш. Слышишь?
Обе прислушались, затаив дыхание. В коридоре раздались шаги. Потом в дверь решительно постучали. Дернулась щеколда.
– Джемайма. Вы не спите?
– Сказать, что вы спите? – прошептала Мэри.
Джемайма оттолкнула ее.
– Открой дверь. Быстро. – И более громким голосом: – Одну минуту, сэр.
Мэри взяла свечу и неслышными шагами направилась к двери. Отодвинула засов. Дверь резко распахнулась, ударив ее.
– Прочь отсюда, – сказал Филип.
Не глядя на Мэри, Филип направился к постели, шлепая кожаными тапками. Он принес с собой свечу, пламя которой плясало, как дикое существо, разбрасывая тени по комнате. На нем был халат, и он был похож, подумала Джемайма, на индийского принца, посетившего свой гарем. Она подарила ему халат из алого и золотого шелка, длиной до колен, отороченный мехом на горловине, рукавах и стеганой подкладке на случай холодной ночи. На голове был повязан шелковый шарф.
– Госпожа? – сказала Мэри. – Мне…
– Уходи, – сказала Джемайма, не глядя на нее. – Не досаждай мне.
Мэри быстро покинула комнату, взяв с собой свечу. Она закрыла дверь излишне нарочито.
– Я рад, что вы еще не спите, – сказал Филип. Он присел на край кровати с левой стороны, и взял ее за руку. – Вы прекрасно выглядите, любовь моя. И вполне здоровой, слава Господу.
Несмотря на все, что он сделал, несмотря на то, что она о нем знала, несмотря на то, кем она была, она почувствовала, что отзывается на его голос. Она бросила взгляд на свою маленькую белую руку, которая беззащитно лежала в его ладони. Она убрала руку и отвернулась от него.
– Вам хочется спать? – спросил он.
– Совсем не хочется.
– Тогда давайте. – Он встал и откинул покрывало и простыню. Впился в нее взглядом. – Почему бы нам не скоротать время, развлекая друг друга.
Она резко выпрямилась:
– Как вы смеете приходить ко мне вот так?
Его темные брови поползли вверх. Он сделал вид, что неправильно понял ее.
– Кто же, если не я? Вы моя жена. Надеюсь, вы не желаете кого-то другого?
Она попыталась натянуть на себя простыню, но он не давал.
– Вы пришли от другой женщины. Я чувствую на вас запах вашей подстилки. Подстилки из Клиффордс-инн.
– Что за чушь?
– Я все знаю. Я видела письмо этой женщины. – Она с ненавистью произнесла имя: – Селии.
Филип вытаращил глаза. Выдавил улыбку.
– Вы имеете в виду любовницу Громвеля?
Она уставилась на него:
– Что? Я думала…
– Напрасно. – Он отодвинулся от нее. – Я должен был бы вас выпороть за подобные нелепые мысли.
– Да, но письмо…
Филип присвистнул:
– Вспомнил. Громвель мне не так давно показывал письмо. Я оставил его на письменном столе, когда мы с ним отправились в Уайтхолл смотреть пьесу. Там значилось время и место их встречи… Итак, твоя маленькая Мэри играет в шпионку?
Джемайма сказала:
– Она желает мне добра. Как никто другой.
– Я велю выпороть девку.
– Нет, сэр. Вы этого не сделаете.
Он впился в нее глазами и, выждав, дернул плечами:
– На этот раз прощаю.
Она попыталась встать, но он не дал.
– Отпустите меня.
– Это письмо – сколько страсти, да? Я люблю вас так, я люблю вас этак. Но если посмотреть здраво, моего имени там нет. Вы решили, что я любовник этой женщины, потому что вы ревнивы по природе. Но письмо написано Громвелю, глупая гусыня, а не мне. Он его принес, чтобы мне показать. Он был упоен – она наконец согласилась увидеться с ним наедине, в его покоях, и он решил, что они чуть ли не обвенчаны.
– Этого не может быть. Я не верю.
– Конечно может. – Он погладил ее руку. – Теперь, дражайшая, вернемся к важным делам.
Он выпрямился и скинул халат. В колеблющемся свете свечи его тело выглядело словно карта с холмами и тенистыми долинами. В некоторых местах кожа горела, словно по ней пронесся огонь. Он начинал полнеть, но ей было все равно.
Она дотронулась пальцем до его ноги. Она была теплой и крепкой. Совсем не похожей на женскую. «Сегодня, – подумала она, – возможно, Господь наконец…»
– Любовь моя, – сказал Филип и улегся в постель рядом с ней. – О, кстати, чуть не забыл, нам нужно кое-что обсудить. Одну мелочь.
Ее возбуждение прошло.
– Было бы очень удобно, если бы в моем распоряжении было немного наличных денег. Думаю, двух сотен достаточно, и совсем скоро я смогу их вернуть, и с лихвой. – Рука коснулась ее левой груди. – Полагаете, сэр Джордж смог бы…
– Вы знаете, что сказал мой отец в прошлый раз. – Сосок под сорочкой затвердел, предательски игнорируя чувства его обладательницы.
– Да, но тут совсем другое. Речь идет о вложении, которое непременно должно принести отличную прибыль. Видите, говорю уже как упитанный олдермен… Если мои планы в связи с Драгон-Ярдом воплотятся, а я не вижу причин для обратного, я даже смогу вернуть ему последнюю ссуду. – Он развязал шнурок ее сорочки на шее и просунул руку внутрь. – Я мог бы одолжить денег где-то еще, знаю, но процент был бы несносным.
Она пыталась мыслить логически, хоть на минуту подняться над чувствами, которые захлестнули ее.
– Только одна вещь могла бы смягчить его. И вы знаете какая.
Он внезапно отдернул руку.
– Да, любовь моя, наследник. – В его голосе послышалась горечь. – И мы как раз стараемся достигнуть этой достойной цели. Но то, другое дело, тоже
